— А если я вернусь к своему народу и предложу соединиться с Юртами, — меня убьют. — Он говорил правду. Элосса в этом не сомневалась.
— Но если я вернусь и не поделюсь тем, что узнала, — продолжала Элосса, — я изменю самой себе, своей лучшей части, потому что я стану лгать, боясь правды. Мы не можем лгать и оставаться Юртами — это вторая часть бремени, наложенная на нас Высшим Сознанием.
— А если я вернусь и буду убит за то, что скажу правду, — он слабо улыбнулся, — какая от этого польза моему народу? Итак, похоже, что мы должны стать лжецами помимо своей воли, леди Элосса. А если ты и в самом деле не можешь лгать, то тебе предстоит даже худшее.
— Здесь есть горы, — сказала Элосса, — и я могу жить одна. Я ведь Юрт, мы не приучены спать на мягком и есть много. Кто знает будущее? Еще кто-нибудь придет сюда в Паломничество и увидит все так же ясно. Пусть таких будет горсточка — из маленького семечка вырастают большие деревья.
— Тебе вовсе не обязательно быть одной. Наше просветление еще слишком молодо. Может стоит подумать о путях и средствах, которые покажут нам, что мы можем делать? Это лучше, чем оставаться в постоянном изгнании. Я знаю, что Юрты предпочитают жить в стороне от всего. И ты все еще держишься за это, миледи.
Он обратился к ней, как высокородный Раски обращается к ровне. Она удивленно посмотрела на него, когда он протянул ей руку. Этим он предлагал ей перечеркнуть все, чему ее учили всю жизнь. Но не это ли учение наложило оковы на нее и на весь ее род? Не лучше ли разрушить их?
— Я не держусь за то, что может направить мой мозг по фальшивому пути мысли, — ответила она и медленно протянула свою руку, борясь с отвращением, потому, что ее плоть должна была коснуться чужой плоти. В будущем ей придется со многим бороться и многое узнать. Наступило новое время.
Ветер стонал и жаловался, пролетая над последними остатками Кал-Хат-Тана, он поднимал песок и бросал его на холмы, которые и так уже почти скрыли от неба мертвый корабль. Хотя Элосса, живя в суровых высотах, хорошо была знакома с дыханием зимы, она вздрогнула, спустившись по тропе вниз. Ее тревожил не только этот холодный ветер, но и холод внутренний. Она пришла сюда по обычаю своего народа, чтобы открыть тайну Юртов, и твердо сделала выбор. Узнав о сущности бремени, наложенного смертью на ее род, она сознательно решила не следовать установленному веками правилу, которое предписывало ей вернуться в свой клан. Она хотела думать и поступать по-новому, чтобы найти ту середину, где Юрты и Раски смогут жить в мире и согласии, а прошлое будет похоронено вместе с Кал-Хат-Таном и кораблем.
— Наступает дурная погода, — ноздри Раски шевельнулись, словно он, как дикие обитатели горных высот, мог почуять малейшую перемену ветра, служившую предвестием перемен. — Нам понадобится укрытие.
Элосса все еще не могла поверить, что она и Раски могут беседовать, как люди одной крови и клана. Она держала в тугой узде свой мысленный поиск, понимая, что она бессознательно станет общаться без слов или, по крайней мере, попытается сделать это. А для Раски такое общение было страшным отвратительным вторжением. Она должна быть осторожной в этой еще не прочной дружбе. Стэнс уверял, что его Дом некогда правил в Кал-Хат-Тане, и он был рожден и воспитан для мести Юртам. Но он первый из своего рода вошел в полузасыпанный корабль и узнал правду о том, что произошло в давние времена. Узнав это, он откинул свою давнюю ненависть, поскольку был достаточно разумен, чтобы понять, что город был разрушен из-за прискорбной ошибки, и что на его народе тоже лежит какая-то вина: его народ позволил себе отбросить цивилизацию и стать ниже, чем он мог быть.
Юрт и Раски… Все нутро Элоссы протестовало против какого-либо близкого контакта с ним, и он тоже, наверное, находил в ней много неестественного, а может быть, и отталкивающего.
Сейчас Раски не смотрел на нее, он оглядывал развалины города и далекие холмы за долиной, на которой стоял Кал-Хат-Тан. Он был одного роста с Элоссой, его более темная кожа и коротко остриженные волосы казались ей странными. Он носил кожаную с мехом одежду охотника, а оружием ему служил лук. Привыкшая к оценкам Юртов, Элосса не могла правильно судить о нем и не могла решить, красив ли он. Но его решительность, силу разума и смелость она приняла как неоспоримый факт.
— Еще есть время… — медленно начала она, и Стэнс ответил, прежде чем она облекла полностью в слова свою мысль:
— …забыть то, что мы видели и слышали, леди? Вернуться к тем, кто не хочет прозревать, кто противится всему, чему его могли бы научить? — Он покачал головой. — Для меня такой проблемы нет. Там, — он махнул рукой в сторону холмов, — мы найдем кров, и это лучшее, что мы сможем сделать. В этих местах зима приходит рано, и бури налетают иной раз без предупреждения.
Стэнс не предложил укрыться в корабле или в подземелье, где он связал Элоссу, и она считала, что он прав. Они оба должны быть свободными от прошлого, грязным налетом лежавшего здесь на всем. Только уйдя от него, они смогут по-настоящему встретить будущее. Юрт и Раски поспешно пошли прочь от развалин и корабля, вход в который закрылся за ними, скрыв тайну до следующего появления какого-нибудь Юрта. Может быть, другой паломник тоже поймет истину, что не нужно держаться за прошлое и пора повернуться к будущему.
Над ними собирались тучи, ветер усилился и толкал их в спину, как бы отгоняя их от развалин и корабля. Стэнс шел осторожно, все время оглядывая пространство впереди, словно ждал нападения. Элосса позволила себе немного мысленного поиска. Здесь не было ничего живого. Но она чувствовала, что лучше не привлекать внимание ее спутника к тому дару, которого так страшился весь его род.